ОСТОРОЖНО!!!
НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА!!!
ДЕТЯМ НА НОЧЬ НЕ ЧИТАТЬ!!!
ГЛАВЫ
ИЗ КНИГИ «ПРОШУ, УБЕЙ МЕНЯ»
Я
хочу быть твоим псом
1967
– 1971
Глава
1.
Поэзия?
Вы зовете это поэзией?
Дэнни Филдз: Если я не ходил налево, то каждый вечер
проводил в «Макс
Канзас-Сити». Там был бар и ресторан через два квартала от моего дома, где
можно было сидеть всю ночь и наливаться кофе. Вход был бесплатный. И ты всегда
подписывал чек, и никогда не платил по счету. У меня даже появился комплекс
вины – результат неоплаченных счетов на
пару сотен долларов. Да, в шестидесятые это была весьма приличная сумма. У меня
были друзья, которые подписывали чеки «Дональд Дак» и «Фэтти Эрбакл». Все было так
здорово, и официантки были прекрасные… И басбои…
Можно было перетрахать
всех басбоев. Конечно, не прямо на месте, чуть
попозже. Можно было выебать любого, кто входил в зал,
потому что каждый хотел оказаться в подсобке. Подходишь и говоришь: «Пойдешь потрахаться со мной – я усажу
тебя за хороший столик».
Так делали часто, но это был не гейский бар, слава богу. Мы ненавидели гейские
бары. Гейские бары? Да ладно, кто хочет ходить в гейские бары? У Макса можно было выебать
любого в зале, и именно это и было его изюминкой.
Ли Чайлдерз:
Дэнни был корпоративным маргиналом в
«Электра Рекордз». Его задачей было обеспечить хоть
какой-нибудь контакт между тупым начальством компании и улицей. Отсюда и
название его должности: «корпоративный
маргинал». Он объяснял им, что есть хорошо, а что плохо, и чаще всего – что
есть круто.
Звукозаписывающие компании были достаточно
мудры, чтобы признать, что они не круты. В шестидесятые им пришлось признать,
что они вообще не в теме. Так что они нанимали людей, чтобы те были круты за
всю компанию. Потрясающая идея.
Дэнни Филдз: Они нанимали на маленькую ставку кого-то,
кто носил клеша, курил дурь и кушал ЛСД в офисе – то
есть меня. Я и в самом деле принимал ЛСД в офисе. Сидел там где-нибудь и тупо
лизал его. У меня все руки были оранжевые.
Стив
Харрис: Я работал в «Электра Рекордз»,
и однажды в Калифорнии мы с Джейком Хольцманом, президентом «Electra»,
пошли в «Виски», чтобы посмотреть на Doors. Когда мы
вернулись, он сказал: «Я видел действительно интересную группу, думаю, я
подпишу с ними контракт». Сказано – сделано. Потом они приехали в Нью-Йорк, устраивать
шоу у Ондина, на Пятьдесят
Восьмой Стрит, под мостом.
Дэнни Филдз: Помню, Моррисон
играл тогда «Light
My Fire», потому что
это была единственная нормальная его песня.
Том
Бэкер:
Я сидел с Энди Уорхолом и
его свитой за длинным столом рядом со сценой. Пэм Косан, девушка Моррисона, сидела
рядом со мной. Она казалась весьма взволнованной. Она сказала мне: «Джим
сегодня здорово зажигает. Забудь эту лажу у «Газзари», сегодня ты увидишь настоящего Джима Моррисона».
Когда я видел их у «Газзари»
– это такой клуб на бульваре Сансет – Джим был по уши
загружен ЛСД и в сосиску пьян. Выступление его было не фонтан – кроме одного
момента. Где-то в начале программы он облажался во
время песни, и внезапно издал рвущийся из самой глубины горла, леденящий душу
вопль. Пэм дико разозлилась на него, и не уставала
повторять мне, что я, можно сказать, толком и не видел Джима. Я сказал ей, что
Джим хороший парень, но с основной работы уходить ему не следует.
Но когда закончилось его выступление у Ондина, я сидел словно громом пораженный. Сидел и тупо
смотрел на Памелу. Она наклонилась ко мне и сказала:
«А что я тебе говорила?»
Потом Doors устроили вечеринку в клубе, чтобы отметить свой успех.
Когда она закончилась, мы с Джимом беседовали, стоя внизу лестницы, которая
поднималась к Сорок Шестой Стрит. Было очень поздно, по всему району шаталась
туча полицейских и отморозков. Неожиданно Моррисон
начал кидать пустые бутылки вверх по лестнице.
Я схватил его за руку и заорал: «Ради бога,
что ты вытворяешь?»
Он не отреагировал на меня, зато бросил вверх
еще одну бутылку и при этом издал свой леденящий душу вопль. Я был уверен, что
сейчас вниз примчится целая армия полицейских с пистолетами наизготовку. Бросив
последнюю бутылку и издав на прощание еще один вопль, Джим развернулся и ушел.
Даже жаль, что он ушел, потому как я хотел ему
сказать, что наконец-то встретил абсолютно сбрендившего человека.
Дэнни Филдз: На следующий день мне надо было идти к моим звукозаписаторам, и я
сказал им, что, мол, была у Джима песенка про огонь, и что: «Если будете
выпускать сингл Doors,
выпустите ее».
Они сказали: «Ой-ей, она слишком длинная».
Потом другие люди начали убеждать их взять
именно ее. Сначала менеджеры были уверены, что это невозможно. А потом ди-джеи
достучались до них, в духе - «у нас тут потенциальный
хит, если убрать из середины абракадабру». У песни был навязчивый мотив.
И вот они послали Пола Ротшильда на студию и
сказали: «Пол, вырежи лишний кусок». И Пол вырезал. Там в середине слышно
переход. И это сработало. Песня стала хитом номер раз.
Стив
Харрис: Думаю, у Дэнни были большие проблемы с Джимом Моррисоном,
потому что он пытался думать за Джима. Они рассорились вдрызг
в Калифорнийском Замке, когда Джим мутил с Нико. Они слонялись по замку, Джим был в дупель пьян и крепко под кайфом,
и Дэнни боялся, что в машине Джим разобьется
насмерть. Так что Дэнни забрал у Джима ключи
от машины. И Джим крепко за это на него разозлился.
Дэнни Филдз: Я был в Л.А., в Калифорнийском Замке,
вместе с Эди Седжвик и Нико. Они приехали в Голливуд, не помню уже зачем. Замок
был двухэтажным домом какой-то старой голливудской звезды, которая сдавала его рок-группам. Там все останавливались – Дилан,
Jefferson Airplane, Вельветы. Владелец сдавал его рок-н-ролльщикам, потому что еще больше ухудшить состояние
этих развалин – надо было крепко постараться.
Прямо перед Л.А. я был в Сан-Франциско,
смотрел выступление Doors
на Винтерлэнд. А после шоу пошел за кулисы. Джим был
окружен какими-то грязными и страшными поклонницами. Я подумал, что это
повредит его имиджу. Так что я решил свести его с Нико.
Так сказать, шиддач, это свидание на идиш. Я хотел
познакомить его с Нико, чтобы он влюбился в нее, а
заодно проверить, таких ли женщин он предпочитает. Так что лично я потратил на
это мероприятие немало нервов. Конечно, это было не мое дело, но…
Я отродясь не уважал
Оливера Стоуна, но господи, как же он изобразил сцену встречи Моррисона и Нико в фильме «Doors»: «Привет, я - Нико, может,
перепихнемся?» Он ухитрился переврать ситуацию с
точностью до наоборот.
На самом деле я встретил Моррисона
в офисе «Электра» в Лос-Анжелесе, и он поехал со мной
в Замок на взятой напрокат машине. Моррисон зашел на
кухню, там была Нико, и они стояли и пялились друг на друга.
Потом уставились в пол, не говоря
друг другу ни слова. Они оба были слишком поэтичны, чтобы что-нибудь сказать.
То, что происходило между ними, было весьма скучно, поэтично и молчаливо. Между
ними сразу появилась мистическая связь. Было так: Моррисон
оттаскал Нико за волосы, потом надрался до зеленых
чертей, а я скормил ему то, что осталось от моего запаса наркоты, что еще не
стянула Эди Седжвик.
В те дни я никогда не путешествовал без своей
маленькой аптечки. Отец у меня был доктор, так что я мог достать красные,
желтые, черные, туинал – все. Но еще с тех пор, как я
жил с Эди в Нью-Йорке, я знал, что она редкостная
клептоманка, особенно когда дело доходит до наркотиков. У Эди
был настоящий нюх на запасы наркоты. Так что, когда я оказался в Замке, и
почувствовал, что взгляд Эди направлен в сторону дома
(до этого она целовала на прощание Дино Валенти у дороги), я сразу начал принимать меры. Тихонько
просочился вверх по лестнице и вдумчиво упрятал наркоту в безопасное – по
крайней мере, так мне казалось – место: под большим матрасом в дальней спальне.
Когда я, спокойный за судьбу заначки, потом
пришел за ней, многие славные представители рода наркотиков уже покинули меня. Эди добралась до них. Тогда я взял оставшееся
– немного кислоты – и дал Моррисону. Его дико
накрыло, бухло тоже стукнуло куда надо, и он захотел
уехать из Замка.
А я взял его ключи зажигания и засунул под
коврик машины. Я боялся, что если он в таком состоянии поведет машину, он точняк сверзится с обрыва, погибнет, и меня уволят из
«Электры». Я находился в Замке за счет «Электры», и было бы некрасиво
потерять ведущего певца, по моей вине ужравшегося в дрова. Так что я
устроил похищение.
Там, в Замке, не было телефона. Он не мог
оттуда выбраться. Моррисон знал, что это я упер
ключи, но в его состоянии… В конце концов я пошел
спать.
Когда я дрых, в
комнату ворвалась Нико с воплями: «Черт, он хочет
убить меня! Он хочет убить меня!»
Я сказал: «Отвали, Нико!
Не видишь, я пытаюсь поспать!»
Она заплакала: «У-а-а-а!»
Потом вышла из комнаты, а чуть позже я услышал ее крики. Я выглянул во
внутренний двор, там Моррисон просто дергал ее за
волосы, так что я вернулся в кровать. А потом Дэвид Ньюман
вбежал в мою комнату и сказал: «Тебе бы стоило посмотреть на это».
Так что я опять встал, и обнаружил Нико на
подъездной дорожке, она все еще всхлипывала, а Моррисон,
совершенно голый, в свете луны
карабкался на крышу. Он прыгал с одной башенки на другую, а Нико продолжала плакать.
Я опять пошел спать. Такие у нас были
отношения: он таскал ее за волосы, бегал обнаженный, она кричала, а я прятал
его ключи от машины день или два, пока он не прочухался.
И, конечно, с этого момента он меня
возненавидел за то, что я его задержал там.
Нико: Я спорила с Джимом. Он спрашивал, пойду ли я гулять под стенами Замка.
Я сказала: «Зачем?»- а он не смог ответить.
Эта прогулка не стала бы ни позитивным, ни
деструктивным действием; она вообще ничего не меняла. Совершать настолько
бессмысленные поступки, просто за компанию с ним? В этом не было ни духовности,
ни зова плоти. Просто выпендреж бухого
мужика.
Рони Катрон: Я искренне любил Джима Моррисона,
но он был не тем человеком, с кем прикольно зависать
в общественных местах. Я около года тусовался
с ним каждый вечер, и Джим вел себя так: склонялся над стойкой, заказывал
восемь «отверток», клал на стойку шесть колес туинала,
выпивал две-три «отвертки», принимал два туинала,
потом ему надо было сходить отлить, но он не мог покинуть оставшиеся пять
«отверток», так что он вынимал из штанов пипиську и ссал на месте, тут появлялась какая-нибудь девка и
принималась сосать его член, потом он приканчивал оставшиеся пять «отверток», а
потом оставшиеся четыре туинала, потом он ссал прямо в штаны, а потом мы с Эриком Эмерсоном
оттаскивали его домой.
Это был классический вечер Джима. А потом он
сел на кислоту, и с ним сразу стало прикольно и
здорово. Но большую часть времени он тупо жрал колеса.
Рэй Манзарек: Джим был шаманом.
Дэнни Филдз: Джим был циничным мудаком,
грубым и омерзителным человеком. Я взял Моррисона к Максу, а он повел себя как говнюк, как хуй собачий. И
стихи его сосали. Он опустил рок-н-ролл как литературу. Говенный
студенческий лепет. Может, один-другой удачный образ.
Пэтти Смит была поэтессой. Думаю, она продвигала
рок-н-ролл как явление литературы. Боб Дилан
продвигал. Моррисон не был поэтом. Он делал херню, которая вызвала бы
отвращение даже у малолетнего бопера. Это был
неплохой рок-н-ролл для тринадцатилетних. Или
одиннадцатилетних.
Как человек, я думаю, сила
и магическая энергия Моррисона выходили далеко за
пределы уровня его стихоплетства. Он был больше, чем это. Он был сексуальнее,
чем его стихи – его выступления были более таинственные, более проблемные,
более сложные, более харизматичные, чем его поэзия.
Наверно, была причина тому, что такие женщины как Нико,
или Глория Стейверс, редактор 16 журналов, плотно и
надолго влюблялись в него, потому что вел он себя с женщинами как последняя
скотина.
Но это явно были не его стихи. Точно тебе
говорю, не его стихи. У него был большой член. Может, поэтому.
Джерард Маланга: Я шел по Восьмой Стрит, и услышал, как за
моей спиной две девушки говорят: «Слушай, это не Джим ли Моррисон?»
Ха-ха-ха. Я хотел сказать: «Нет, у меня язык похуже подвешен». Я почувствовал,
что он меня затмевает, но мне было по фигу, честно.
Дэнни Филдз: Великие рок-звезды
всегда остаются детьми. Как можно сохранить себя среди всего, что происходит?
Для большинства рок-звезд, если по правде, жизнь приготовила только
саморазрушение, людей, которые их используют, гибель всего, что им дорого,
эксплуатацию и уничтожение.
Что получится, если ты растолстеешь, как Джим
Моррисон? Ты перестанешь клево выглядеть в своем прикиде.
Джим Моррисон был
на коне, когда впервые приехал сюда зимой 1966 года. Еще когда вышел его первый
альбом, в 1967, он выглядел великолепно. Это был его лучший период. Через год
он стал идолом молодежи, а потом начал набирать вес. Он был так устроен, что
лишний вес скапливался в области щек, так что его глаза, которые и так никогда
не украшали его, исчезли окончательно.
Потом он отрастил бороду, растолстел, запил и
опустился.
Так что мое мнение таково: Подайте мне другого.
Принесите мне голову этого на тарелке. И подайте следующего.
http://www.margenta.ru – off-социальный сайт Маргариты Пушкиной