А. Гончаров

 

 

ГРУШЕНЬКА  МОНРО

 

 

Памяти ММ

 

 

 

Доктор Эйбрамс, главный врач фешенебельной психиатрической клиники «Вязы», пристально посмотрел на меня:

-        Теперь, надеюсь, вам понятна высокая степень секретности этого вопроса, доктор Романов.

-        Не совсем, - я осмелился возразить, - прошло столько лет… Да и кому сегодня может быть интересна эта история.

Я, конечно, слукавил. Доктор Эйбрамс внимательно посмотрел на меня.

-        Пресса, - поднял палец главный врач и отошел к окну. В кабинете сразу стало как-то темно и неуютно – его мощная фигура полностью закрыла свет. 

-        Пресса это стервятники, которым нужна любая падаль, в какой бы степени разложения она не находилась. А история слабоумной дочери актриски Мэрилин и коммуниста Миллера как раз из этой категории. Для продажных писак.

Мне не понравилось, как Эйбрамс назвал Монро – «актриска». Я был другого мнения, но предпочел промолчать. В конце концов, мне предоставлялся уникальный шанс и ради этой возможности возражать ярому республиканцу я не стал.

-        Итак, - доктор Эйбрамс вернулся к столу, надел массивные очки и посмотрел на часы, - коллега, через пять минут вас отвезут к ней. Она находится у нас на особом положении, поэтому специально для нее был выстроен отдельный дом. Вы поедете с мисс Блейд, это опытная медсестра, приставленная к Пауле. Кстати, саму себя Паула просит называть не иначе как Грушенька.

Доктор Эйбрамс, видимо, ожидал от меня какой-то реакции, так как странно смотрел на меня. Он пояснил:

-        Это из Достоевского.

-        Она читает Достоевского?

-        Ну, она много чего читает, - усмехнулся психиатр, - но и Достоевский у нее на «золотой полке».

 

Через пять минут меня познакомили с мисс Блейд, пожилой особой, которую легко можно было принять за Барбару Буш, если бы не холодные рачьи глаза. Пока мы ехали на машине по огромной территории клиники, я вспоминал все, что знал о Мэрилин Монро и только что узнал о ее дочери.

 

5 февраля 1961 года Мэрилин Монро, находящуюся в тяжелой депрессии после развода с Артуром Миллером,  положили на лечение в нью-йоркскую психиатрическую клинику «Пэйн-Уитни». Гинекологическое обследование показало, что актриса находится на втором месяце беременности. В ультимативной форме ей было предложено сделать аборт. Одним из основных аргументов служил факт помещения Мэрилин в отделение для особо опасных психических больных, где она уже, по словам наблюдающих ее врачей, проявила буйный характер. Сохранилась записка Мэрилин к Ли и Пауле Страсбергам: «Моя комната похожа на камеру. Дверь в ванную заперли, а ключа дать не хотели, поэтому я выбила небольшое окно в этой двери. Но, кроме этого, ничего плохого я не сделала». Актриса от аборта категорически отказалась. Колебания врачей можно объяснить тем, что перед ними была необычная пациентка. После настойчивых просьб Мэрилин о встрече с руководством клиники, к ней соизволил прийти главный администратор. «Он мне сказал, - это уже из другой записки Мэрилин, - что я очень-очень больная девушка и  что я очень больна уже много лет. И что я должна понять, что ребенок, который родится от меня, будет также очень-очень болен».

Если бы через несколько дней, 10 февраля,  бывший супруг Мэрилин, Джо Ди Маджио, не вызволил ее из этой страшной клиники, Паула Монро так и не появилась бы на свет 25 сентября 1961 года.

 

Наконец, мы подъехали к большому дому, спрятанному среди буйной растительности. Дом был в испанском стиле – крыша покрыта красной черепицей, стены декорированы белым алебастром под мрамор, окна сводчатые, с переплетами. К дому вела извилистая дорожка из красного гравия. Когда мы с мисс Блейд уже подходили к дому, я услышал странную тягучую мелодию. Кто-то, усиленно педалируя, медленно перебирал клавиши. Музыка шла из открытого окна. Я спросил мисс Блейд, что это за мелодия. Она ответила, что Паула любит музицировать и, хотя не имеет музыкальных способностей, эту мелодию сочинила сама. Потом мисс Блейд поднесла палец к губам, намекая на молчание, и негромко позвала:

-        Грушенька.

Музыка прекратилась, а потом возобновилась. На этот раз играли уже громче. Я еще раз обратил внимание на своеобразие мелодии. Она чем-то напоминала заунывное пение азиатских кочевников. Странно было слышать такую музыку под палящим августовским солнцем среди вечнозеленой калифорнийской флоры.

-        Грушенька! – еще раз позвала мисс Блейд.

Наш приезд радости Грушеньке не принес – внезапно по клавишам стали бить вразнобой, потом стукнула крышка.

-        Что тебе надо, Бренда, - раздался низкий голос, и в окне показалась женщина в белом платье со стразами. В левой руке дымилась сигарета.

 

Как вам описать дочь Мэрилин Монро? Боюсь, вы будете сильно разочарованы, узнав, что Грушенька Монро являла собой точную копию своего отца – Артура Миллера.

Высокая женщина сорока лет, худая и нескладная, с плоской грудью и коротко стрижеными пепельными волосами, открывающими широкий лоб интеллектуала. Тонкие губы, изогнутые в язвительной улыбке, на большом носу круглые очки. Единственное, что хоть чем-то могло напомнить ее знаменитую мать – родинка над верхней губой слева и нежная, аристократически бледная чистая кожа. Признаюсь честно, я был сильно разочарован. Видимо, я не смог скрыть своего впечатления,  так как Грушенька обратилась ко мне:

-        Что, ожидали здесь увидеть грудастую копию ММ?

Она стряхнула пепел и затянулась.

-        Грушенька, - мисс Блейд извиняюще посмотрела на меня, - это доктор Романов. Он из России.

-        О-о, - она снова стряхнула пепел, - в самом деле? Оттуда? 

-        Грушенька, - мисс Блейд была сама нежность, - давай мы пригласим доктора Романова в дом. Вы сядете и поговорите обо всем.

 

Изнутри дом поразил меня своим уютом и сдержанной роскошью. Глядя на убранство дома, никогда нельзя было подумать, что это, по большому счету, своеобразная VIP-палата. Присмотревшись внимательнее, я обнаружил вмонтированные в стены видеокамеры, с помощью которых велось ненавязчивое наблюдение. Посередине холла стоял белый рояль.

«Однажды в дом привезли рояль, - вспомнил я неоконченные воспоминания Мэрилин Монро, - совсем расстроенный. Мать купила его у старьевщика. Для меня. Чтобы я брала уроки музыки. Рояль был знаменитый, раньше он принадлежал Фредерику Марчу, кинозвезде».

-        Простите, - я подошел к инструменту, - это рояль Фредерика Марча?

-        Да, - с гордостью подтвердила Грушенька, - откуда вы знаете?

-        Я читал воспоминания вашей матери.

-        Так вы неслучайный визитёр, - заключила Грушенька и раздавила в пепельнице сигарету, - хотите виски?

Я взглянул на медсестру, но мисс Блейд успокаивающе кивнула головой.

-        Да, спасибо.

Грушенька отошла, а я стал внимательно наблюдать за ней, пытаясь понять, где же спряталось ее безумие.

 

«Все-таки я вышла в холл. Мама была на ногах. Она плакала и смеялась. Ее увезли в психбольницу в Норфолк. Это название было мне знакомо. В моих ушах стоял ужасный мамин крик, а в глазах стояла страшная картина – как ее тащат вон из дома, который она построила для меня. Я чувствовала себя одинокой и хотела умереть. А потом понемногу исчезла вся мебель. И рояль тоже. А меня забрали из нового белого домика в приют, одели в синее платье и туфли на толстых подметках.

Когда я начала работать фотомоделью и у меня появились кое-какие деньги, я принялась разыскивать рояль Фредерика Марча. Через год я нашла его на аукционной распродаже и купила. Теперь он стоит в моем доме в Голливуде. Его заново выкрасили, заменили в нем струны, и он зазвучал волшебно, как любой другой рояль в мире» - это снова Мэрилин Монро.

 

Грушенька подошла ко мне и протянула бокал с виски и льдом. Предложила сесть на диван. Сама устроилась в большом кресле напротив. Мы молчали. Мисс Блейд сидела в другом кресле, смотрела на нас своими большими навыкате глазами и была подобна живой видеокамере. Грушенька сделала два глотка и сказала, обращаясь ко мне:

-        Ну что, хотите знать, как я сошла с ума?

-        Грушенька, - встрепенулась мисс Блейд, - доктор Романов приехал к тебе в гости не для этого. Он приехал к тебе с частным визитом.

-        Вранье, - отрезала Грушенька и взяла из пачки сигарету. Курила она крепчайшие французские «Голуаз».

Я начал симпатизировать этой малопривлекательной с грубым голосом умной женщине.

-        Вранье, – повторила Грушенька и затянулась дымом, - мне помогли сойти с ума. Так же как пытались помочь моей матери уйти на тот свет.

Я заметил, что мисс Блейд бросила короткий взгляд на стену с вмонтированной камерой и понял, что ситуация меняется. Я не мог себе представить, что могло последовать дальше.

-        Грушенька, - молвил я, - у вас красивое имя. Вы его выбрали сами?

-        Нет, - она улыбнулась, - это имя выбрала мама.

-        Простите, но по документам вас зовут Паула в честь ее преподавателя актерского мастерства Паулы Страсберг.

-        Это они выбрали.

«Они» было сказано с омерзением. Понятно, кого Грушенька именовала «Они».

-        А мама называет меня «Грушенька».

-        Называет? - переспросил я.

-        Грушенька, - пропела мисс Блейд, - ты вводишь в заблуждение доктора.

И мисс Блейд приветливо кивнула мне.

-        Бренда, - сквозь зубы промычала Грушенька, - ты как всегда права.

 

Я допил виски и подумал, что если задержусь здесь еще на один час, клиника доктора Эйбрамса пополнится еще одним пациентом – из России. Никаким доктором никаких медицинских наук я не был – документы были фальшивые. Я являюсь одним из самых известных папарацци в мире. Настоящего моего имени и моего лица никто не знает. Известен я под именем Снапораз, и это имя я выбрал себе сам. Снапоразом был назван вездесущий и любопытный герой Мастроянни из «Города женщин» Феллини.

Единственным моим оружием папарацци была контактная линза на левом глазу. Она обошлась мне в невероятную сумму – но, как говорят, «Париж стоит мессы». Эта линза, в точности повторявшая мой родной зрачок с радужкой, представляла собой чудо шпионской техники, которое находилось на вооружении только российской разведки. Зрачок считывал поступающую в него информацию и по каналам спутниковой связи передавал на компьютер, который мог находиться где угодно.

 

-        Так вы уверены, что именно мама вас так называла, - я начал играть роль психиатра, мало понимая, как ее надо играть. Кроме того, мне сильно мешала мисс Блейд, но я понимал, что от нее не избавиться.

-        Черт подери, - Грушенька возмущенно посмотрела на меня, - вы за кого меня принимаете – за самозванку?

-        Грушенька, - мисс Блейд была слащава до рвоты, - так нельзя разговаривать с гостем.

-        Бренда, уймись, - спокойно сказала Грушенька и обратилась ко мне, - не обращайте внимания на Бренду, она мне завидует.

Мисс Блейд покрылась красными пятнами и опять посмотрела на стену. Было интересно наблюдать за ними – мисс Блейд была старше Грушеньки лет на пятнадцать и играть пыталась соответственно. Грушенька правила игры нарушала.

-        Я знаю, о чем вы думаете, - Грушенька поставила стакан с виски на журнальный столик и наклонилась ко мне, задирая до локтя правый рукав платья, - видите, в такую жару я ношу платье с рукавами, а все из-за них.

На запястье был вытатуирован номер и виднелся красный вертикальный шрамик.

-        Смотрите, я узница номер А637685629 тюрьмы имени Эйбрамса, - невесело усмехнулась она, - буква «А» означает особо опасных пациентов. А вот этот шрам скрывает зашитый в кожу электронный чип. Вот теперь скажите, куда я, взрослая нормальная сорокалетняя женщина, могу отсюда убежать? Они даже знают, каков мой пульс в туалете. Они, наверное, и мысли читают. Нет, мысли они не читают. Еще не читают.

Мисс Блейд помассировала закрытые глаза, словно у нее подскочило внутричерепное давление. Я понял, что это условный сигнал. Благодаря множеству камер ее увидят везде. Видимо, в этой клинике что-то делают с людьми, пусть и VIP. Грушенька действительно была пациентом «А» - она, не таясь, пыталась меня предупредить о некоторых вещах. У меня мелькнула мысль  - выпустят ли меня после этих откровений.

-        Грушенька, - я выдерживал паузы, думая, что так говорят психиатры с трудными больными, - это обычные правила любой хорошей клиники. Правила клиники доктора Эйбрамса, насколько мне известно, одни из самых либеральных правил.

Мисс Блейд стала разглаживать на коленях юбку.

-        И вы такой же, - Грушенька отстранилась от меня и погрузилась глубже в кресло, - приехали с экскурсией. Посмотреть на диво дивное – дочь ММ.

-        У вас прекрасные условия проживания.

-        Да уж, - кивнула головой Грушенька, - а я больше нигде и не жила. Сколько себя помню, все здесь да здесь.

-        Грушенька, - мисс Блейд улыбнулась ей, - ты забыла, как мы ездили в Диснейленд.

-        Ах, да, - спохватилась Грушенька, - спасибо тебе большое, Бренда. Ты забыла еще про Бульвар Сансет.

Ирония сквозила в ее голосе.

-        Хотите, - она посмотрела на меня и поставила стакан с виски на журнальный столик, - я фокус покажу.

-        Грушенька, пожалуйста, никаких фокусов, - встревожилась ее надзирательница.

Грушенька не ответила, схватила себя за волосы и стянула их. Под париком оказался голый череп. Я не сдержал крика. Кожа на голове была багрового цвета и покрыта черными волдырями. Казалось, будто недавно она горела.

-        Вот, - закричала Грушенька, - что они со мной вытворяют! Вы думаете, это химиотерапия? Как бы не так!

-        Простите, доктор, - и мисс Блейд с неожиданной для ее возраста прытью подскочила к Грушеньке и припечатала к ее шее пневматический шприц.

-        Я… Я не хочу, – пробормотала Грушенька, но не успела закончить - глаза ее закрылись, и она погрузилась в сон.

-        Что это? – я был потрясен и смотрел на мисс Блейд.

-        Мне очень жаль, - покачала она головой, пряча глаза и отворачиваясь к окну.

Мы услышали скрип тормозов, громкий хруст гравия – кто-то бежал к дому. Через минуту в холл ворвались санитары, вслед за ними неторопливо вошел доктор Эйбрамс.

-        Ну что, коллега, - он подошел ко мне, и надо мной снова нависла его мощная фигура, - возникли вопросы?

Я молчал. Доктор Эйбрамс пригласил за собой. Мы пошли за санитарами, которые уносили Грушеньку в глубь дома.

Спальня ее отличалась не меньшей роскошью, чем холл, но уже более походила на больничную палату. Возле постели стояла медицинская аппаратура, предназначения которой я не знал. На прикроватной тумбочке стояла фотография  Мэрилин Монро с гавайской гитарой в руках – я узнал кадр из фильма «Некоторые любят погорячее», и лежала книга Федора Достоевского «Братья Карамазовы».

Санитары уложили Грушеньку на постель и вышли. Мисс Блейд принялась за работу – она раздела ее и стала прикреплять к телу какие-то датчики, идущие от аппаратуры. 

Доктор Эйбрамс молчал и наблюдал за мной. Потом, сунув руки в карманы брюк, вздохнул:

-        Вы ей поверили, доктор Романов?

-        Что у нее с головой?

-        Обычный рецидив – она подожгла свои волосы. Мы едва успели, а то бы она сгорела вся.

-        Вы называете это обычным рецидивом?

-        В ее случае – да. Вам, конечно, трудно поверить, но это так. И, кстати, никакого чипа нет. Этот шрам одна из попыток суицида.

Кровь бросилась мне в лицо – меня возмутил спокойный тон главного врача. Мы по-прежнему стояли возле кровати и смотрели на спящую Грушеньку.

-        А как вы объясните номер? Это мне кое-что напомнило.

-        Право, успокойтесь, доктор Романов. Это тоже из арсенала ее фокусов, рассчитанных на гостей.

Доктор Эйбрамс, улыбаясь, посмотрел на меня:

-        Не верите? Думаете, что перед вами новый доктор Менгеле, а?

Я молчал. Доктор Эйбрамс подошел к Грушеньке, взял ее руку, сплюнул на татуировку и, взяв бумажную салфетку, стер номер.

-        Доктор Романов, неужели вы не сталкивались в своей практике с этим? - спросил он меня, но смотрел почему-то на мисс Блейд.  Она кисло улыбалась.

Я понял, что нахожусь на волоске от разоблачения. В принципе, свою работу я уже сделал – благодаря спутниковой связи вся моя добыча должна была уже находиться в компьютере.

-        Представьте себе, доктор Эйбрамс, не встречался. У меня были другие случаи.

В комнату снова вошли санитары, закрыли дверь и стали смотреть на меня.

-        Доктор Романов, - продолжил психиатр, - пока вы приятно проводили время, я все же решил позвонить доктору Хашимото. Наблюдая за вами, я почувствовал подвох. Как же вы мне объясните, что доктор Хашимото вас не знает и, тем более, никому не давал  рекомендательного письма ко мне?

-        У доктора Хашимото, видимо, недержание памяти, - решил я сострить.

-        Обыщите его, - приказал доктор санитарам.

 

Меня спасло то, что эти тупицы ничего не знали о последнем козыре российской разведки и даже не могли предположить, что я так экипирован. Доктор Эйбрамс был в сильном недоумении и, конечно, не поверил моей наспех придуманной легенде. В ней я представил себя как отчаянного фанатика Мэрилин Монро, готового на все, чтобы увидеть святая святых – похороненную заживо дочь ММ. Он не поверил, но и улик против меня у него не было. Чтобы полностью сбить его с толку, я зачитывал наизусть целые куски из  переписки Мэрилин Монро с друзьями. И вдруг, когда я произносил строку из письма Артура Миллера к Мэрилин: «Душа моя, нельзя глотать снотворное после виски…»,  я замолчал – и похолодел от страшной догадки.

 

К сожалению, догадка так и осталась догадкой и мне нечем подтвердить свою удивительную историю. Когда после неприятного прощания с клиникой «Вязы» я подъехал к дому, где снял и оборудовал для спутниковой связи меблированную квартиру – увидел дымящиеся развалины. Как сообщил патрульный полицейский, произошла утечка газа.

 

Но я никогда не забуду - я подхожу к белому роялю Фредерика Марча. На его крышке стоит бутылка виски и пустой бокал. На ободке бокала жирные следы красной помады. Рядом лежит полупустая упаковка с капсулами нембутала.

 «Душа моя, нельзя глотать снотворное после виски… Мэрилин, ты убиваешь себя, а я не знаю, как тебе помочь»…

 

Грушенька Монро губы не красила.

 

 

2002 г.