| ..::воля::.. | ..::прочесть::.. | ..::скачать::.. | ..::заказать::.. | ..::библиотека::.. | ..::international::.. |


ПО СПИРАЛИ ИЛИ РАКОМ?
Анархизм по-московски и "дело НРА"


Мы попали не в сказку. Когда президент - профессионал политического сыска, то и сами репрессии становятся обычным делом. Да и нам не привыкать.

А вот оппозиционная левая интеллигенция в этой старой как мир ситуации проявила себя по-новому. У неё появился новый, дотоле неведомый род щепетильности. Она опасается, как бы по ошибке не защитить кого-нибудь не того. Как бы не ПЕРЕУСЕРДСТВОВАТЬ по части защиты политзаключённых. За кого надо заступаться, а за кого - нет? - об этом-то и спорят до хрипоты, до взаимных оскорблений.

Как относиться анархистам к проблеме политзаключённых? - такой вопрос для меня никогда не стоял. Анархия - это общество без прокуроров и судов, без тюрем и лагерей, без арестантов и ссыльных. Именно за такое общество боролись Кропоткин и Лев Толстой.

Лев Толстой не был революционером. Будучи противником вооружённой борьбы, он критиковал и правительство, и его противников. С формальной точки зрения он даже уравнивал их как организаторов насилия. Но это не мешало ему с теплотой и уважением относиться к революционерам и писать об их нелёгкой арестантской судьбе. Так или иначе, Толсой видел в них борцов против бесчеловечной системы. А с революционером и атеистом Кропоткиным Лев Николаевич объединился, чтобы защитить религиозных сектантов от гонений.

Русские крестьяне - те самые, которые жили общиной, - традиционно именовали всех заключённых "несчастными". И всех их одаривали милостыней - кто чем мог. И даже не интересовались, по темноте своей, - кого за что посадили.

...Средневековый Парижский университет возник без всяких королевских указов и был типичной полуанархической вольницей. Когда в 1200 году менты ворвались в общагу и убили пятерых студентов (якобы виновных в трактирной драке и сопротивлявшихся при задержании), весь университет (включая профессоров) пригрозил королю забастовкой. Поскольку дело пахло потерей международного престижа, король испугался. Прево (глава парижской полиции) был арестован и получил пожизненное. Что же школяры? Им бы, как государевым людям, порадоваться торжеству судебной справедливости. Так нет - они снова пришли к королю! Говорят - освободите прево из тюрьмы, мы ему плетей дадим да отпустим. И это был бы бесспорный гуманизм: при тогдашних тюремных порядках прево был практически обречён на скорую болезнь и смерть. Таким образом, студенты вступились даже за своего лютого врага, проявив благородство, нынешним интеллектуалам совсем недоступное. Король студентам отказал, а прево вскоре погиб при попытке побега. Но это уже другая история.

Впрочем, вернёмся во времена не столь отдалённые.

...Академик Сахаров анархистом не был. Он был либералом-правозащитником, сторонником так называемого правового государства. Поэтому он не требовал освобождения всех заключённых, а только освобождения политических и общего смягчения тюремных условий. С этих умеренных позиций Сахаров нередко вступался за малосимпатичных ему людей, например, - за антисемита-полуфашиста Огурцова, арестованного КГБ. Ибо академик усмотрел в происходящем нарушение его прав.

Сахаров был противником смертной казни. И пожизненного заключения - тоже. Поскольку считал его антигуманной мерой. Поэтому он выступал даже за освобождение Гесса - нацистского функционера, провёдшего остаток жизни в тюрьме.

Заподозрить опального советского академика в симпатиях к гитлеровцам было невозможно. Никто и не пытался этого сделать. Но Гесс умер в заключении, при строгом запрете на какие-либо контакты с внешним миром. Официальный Запад остался глух к обращению Сахарова. Теперь, десятки лет спустя, мы начинаем узнавать причины такой "принципиальности" европейских либералов. Похоже, Гесс располагал сведениями о связях ряда английских политиков с нацистами. Прозвучав, эти сведения вызвали бы скандал и, по меньшей мере, волну разоблачений. Свидетелю надо было заткнуть рот, а тюремная машина всегда давала для этого подходящие средства.

...Историй можно рассказывать много. Но мы же не Кропоткин и не Толстой. И не Сахаров. У нас не Парижский университет и дажен не русская община. Противникам государства было бы впору требовать освобождения всех заключённых. Но ВСЕХ заключённых в России слишком много. Заступаться за каждого - это непосильный труд для современного анархиста, погрязшего в учёных спорах и неспособного договориться с полудюжиной своих единомышленников. И сверхзадачу ликвидации всех тюрем можно с чистой совестью переложить на плечи грядущей Мировой Революции.

Ну а политические-то заключённые? Те, кто боролся против нынешнего буржуазного строя? В их-то поддержку могут анархисты поднять голос?

Вот тут-то и началось. А кто они, эти политические? Говорят, большевики; говорят, сталинисты. В общем, фашисты. А вдруг, выступая в их защиту, мы расчистим им дорогу к власти?

Поскольку ФСБ, по счастливому совпадению, придерживается того же мнения, то эти страшные люди уже оказались за решёткой.

Так рассудила САМАЯ РАДИКАЛЬНАЯ часть московских анархистов.

О ком же, собственно, идёт речь? Не об участниках ли нацистских преступлений? Или, может быть, о ментах, убивших пятерых студентов? Кто этот страшный враг?

Оказывается, речь идёт о молодых женщинах, одна из которых в тюрьме родила ребёнка. Им инкриминируются взрывы в военкоматах. Взрывы, при которых ни один человек не погиб.

В принципе, любой общественный активист, который не придерживается строго анархической позиции, может быть заподозрен в стремлении к власти. А если так, то анархистам надо вступаться только за анархистов. За большевиков пусть вступаются большевики. Это ИХ борьба. ИХ дело.

Но где провести границу? Это каждый решает сам. Должен ли я, будучи анархо-коммунистом, защищать синдикалистов или толстовцев? Что, если я не сочту их "настоящими" анархистами? Ну, а если я - поклонник классического синдикализма с его блестящими организационными формами, то что мне за дело до каких-то глупых панков, ежевечерне избиваемых милицией?

Далее нетрудно сделать вывод, что борьба за женское равноправие - исключительное дело самих женщин. А кавказцы пусть защищают сами себя. А спасение утопающих... ну и так далее.

И тут мы оказываемся в точке, которую лишь недавно покинули с большой торжественностью. Мы оказываемся в мире, где каждый помогает сам себе, каждый сам себе - друг, товарищ и брат. А для остальных (нежелательных) случаев надо держать в кармане вставную волчью челюсть.

По-моему, эти места вам знакомы.

...Дома у меня лежит "История Французской Революции" Кропоткина с весьма тёплой дарственной надписью автора. Кропоткин некогда подарил эту книгу моей дальней родственнице, большевичке. Вот я и думаю: а был ли анархистом Пётр Алексеевич, общавшийся со столь подозрительными личностями? Прошёл бы он экзамен на идейную чистоту у своих нынешних последователей?

Александр МАЛИНОВСКИЙ

ВОЛЯ, международная анархическая газета, №16, сентябрь 2003 г.

вернуться